Главная  неомарксизм

Ален Бадью    

Основной философский тезис: «Правильно восставать против реакционеров»     

Перевод с англ. Дмитрия Колесника Главы 1 «Теории противоречия» Алена Бадью (1975)

Нам известна формула Мао Цзедуна: «Марксизм включает в себя много принципов, но, в конечном счете, их можно свести к одному предложению: правильно восставать против реакционеров». Эта кажущаяся простой фраза в тоже время весьма загадочна: как понять то, что огромное теоретическое наследие Маркса, которое постоянно скрупулезно перерабатывается и подвергается анализу, можно сосредоточить в единственной максиме: «Правильно восставать против реакционеров»? Чем является эта максима? Имеем ли мы дело с наблюдением, которое подытоживает марксистский анализ объективных противоречий, неизбежное противостояние революции и контрреволюции? Является ли она директивой, ориентированной на субъективную мобилизацию революционных сил? Можно ли считать марксистской истиной следующее: кто восстает, тот и прав?[1] Или скорее: каждый должен восстать? Видимо, и то и другое, а еще спиралевидное движение от одного к другому, когда реальное восстание (объективная сила) обогащается и возвращается к себе в осознании своей правоты или разумности (субъективная сила).

А. Практика, теория, знание

Здесь нам дано нечто существенное: всякое марксистское утверждение является (в единичном, разделяющем моменте) наблюдением и директивой. Как средоточие реальной практики, оно выравнивает свое движение, чтобы вернуться к нему. С того времени, как все, что есть, выводит свое бытие только из своего становления, в равной мере, теория (как знание того, что есть) имеет бытие лишь двигаясь к тому, теорией чего она является. Всякое знание есть ориентация, всякая дескрипция – прескрипция, предписание.

Предложение «правильно восставать против реакционеров» свидетельствует об этом более, чем что-либо другое. В ней выражено то, что марксизм, прежде чем превратиться в законченную науку социальной формации, есть дистилляцией того, что требует восстание: что некто считает это правильным, что разумность вещей сводится к этому. Марксизм  это одновременно занятие позиций и систематизация опыта борющихся. Существование науки о социальных формациях особо не интересует массы, пока не отражает и не сосредотачивает их реальное революционное движение. Марксизм должен быть понят как накопленная мудрость народных революций, причины, их вызывающие, фиксация и детализация их целей. Предложение Мао Цзедуна четко размещает восстание как первичное место правильных идей, а реакционеров – как тех, чье разрушение легитимировано теорией. Предложение Мао располагает марксистскую истину внутри единства теории и практики. Марксистская истина – это то, из чего восстание выводит свою правоту, свою разумность для того, чтобы разбить врага. Она отвергает всякое равенство перед лицом истины. В одном движении, которое является знанием в его специфическом разделении на описание и директиву, она и судит, и выносит приговор, и погружает себя в его исполнение. Восстающие владеют знанием – согласно с их вышеупомянутым сущностным движением, силой и долгом: уничтожить реакционеров. «Капитал» Маркса не говорит ничего иного: пролетарии имеют право насильственно свергнуть капиталистов. Марксистская истина не примиренческая истина. Она, в себе и из себя, диктатура и, если необходимо, террор.

Предложение Мао напоминает, что для марксиста связь от теории к практике (от разумности/причины (reason) к восстанию) есть внутреннее условие самой теории, так как истина – это реальный процесс, это восстание против реакционеров. Вряд ли у Гегеля есть более истинная и глубокая мысль, чем эта: «Абсолютная идея обернулась тождеством

теоретической идеи и практической идеи. Каждая сама по себе однобока» (Гегель, «Наука логики»). По Гегелю, абсолютная истина – это противоречивое единство теории и практики. Это непрерывный и разделенный процесс бытия и действия. Ленин с энтузиазмом это приветствует: «Единство теоретической идеи (знания) и практики – это NB – и это единство как раз в теории знания, результатом является «абсолютная идея» (Ленин, «Философские тетради»). Давайте прочтем это предложение очень осторожно, ибо она, что характерно, разделяет слово «знание» на две части. Это очень важный момент, к которому мы будем часто возвращаться: знание, как теория, (диалектично) противоположно практике. Теория и практика создают единство, т.-е. для диалектики – единство противоположностей. Но это противоречие между знанием (теорией) и практикой в свою очередь является предметом теории знания. Другими словами, внутренняя природа процесса знания конституирована противоречием теории/практики. Или опять же, практика как таковая диалектично противоположна знанию (теории), но, тем не менее, она является неотъемлемой частью знания qua (через) процесс.

Во всех марксистских текстах мы сталкиваемся с этим разделением, с двойным употреблением слова «знание», означающим либо теорию в ее диалектическом отношении к практике, либо всеобщий процесс этой диалектики, т.-е. противоречивое движение двух терминов – теории и практики. Обратите внимание на «Откуда исходят правильные идеи?» Мао: «Часто правильное знание можно получить лишь после многочисленных повторений процесса... идя от практики к знанию, а затем назад к практике. Такова марксистская теория знания, диалектическая материалистическая теория знания» (Мао Цзедун, «Пять философских эссе»). Движение знания происходит по траектории практика-знание-практика. Здесь «знание» означает один из терминов этого процесса, но и в равной степени процесс как целое, процесс, включающий два эпизода практики: начальный и конечный. Чтобы упорядочить наш словарь[2] и остаться внутри традиции, мы будем называть «теорией» термин в противоречии теории/практики, чье всеобщее движение будет процессом «знания». Скажем так: Знание – это диалектический процесс практики-теории.

Основываясь на этом, мы можем раскрыть реакционную иллюзию, которой подвержены те, кто воображают, будто могут избегнуть стратегический тезис о примате практики. Ясно, что тот, кто не находится внутри реального революционного движения, кто не  вовлечен практически в восстание против реакционеров, ничего не знает, даже если теоретизирует.

Мао утверждает, что в противоречии теории/практики, т.-е. в фазе реального процесса, теория может временно играть главную роль: «Создание и отстаивание революционной теории играет основную и решающую роль в такие времена, о которых Ленин говорил: «Без революционной теории не может быть революционного движения» (Мао, «Относительно противоречия»). Означает ли это, что в такой момент теория поднимается на уровень существенной революционной возможности, на которую «марксистские теоретики» могут и должны ее выводить? Совершенно нет. Это означает, что в противоречии теории/практики, которая конституирует процесс знания, теория является принципиальным аспектом противоречия; что систематизация революционного практического опыта это то, что позволяет продвигаться вперед; что бесполезно продолжать количественно нагромождать эти опыты, повторять их, потому что на повестке дня стоит качественный прыжок, рациональный синтез, за которым немедленно следует его применение, т.-е. проверка. Но без этих опытов, без организованной практики (потому как лишь организация позволяет централизовать опыты) нет систематизации, нет знания совсем. Без обобщенного применения нет почвы для тестирования, для проверки, нет истины. В подобном случае «теория» может породить лишь идеалистические нелепости.

Таким образом, мы возвращаемся к отправной точке: практика внутренне присуща рациональному движению истины. В своей оппозиции к теории она – часть знания. Это  именно та интуиция, которая объясняет восторженное принятие Ленина гегелевской концепции абсолютной Идеи вплоть до того, что он выставляет Маркса простым продолжателем Гегеля («Маркс, следовательно, четко стает на сторону Гегеля в введении критерия практики в теорию познания» (Ленин, «Философские тетради»)). Предложение Мао Цзедуна придает точность ленинскому восторгу. Это общее историческое содержание гегелевского диалектического утверждения. Не просто любая практика внутренне присуща теории, это – восстание против реакционеров. Теория, в свою очередь, не законодательствует извне для практики и восстания, а включается в восстание, опосредствуя освобождение ее разумности/причины (reason). В этом смысле предложение Мао действительно говорит обо всем этом, оно суммирует классовую позицию марксизма, его конкретную революционную значимость. Обо всем этом, по другую сторону чего стоят те, кто пытается рассматривать марксизм не с точки зрения восстания, а с точки зрения разрыва; не с точки зрения истории, а системы; не с точки зрения примата практики, а примата теории; не как концентрированную форму мудрости рабочего народа, а как априорное условие.

В. Три значения слова «разумность» (reason)

Если в предложении говорится обо всем этом, оно, тем не менее, согласуется с диалектикой, т.-е. с простотой, разделяющей себя. Такое разделение сосредотачивается и поддерживается, пряча его при этом, словом «разумность/причина» (reason) или «правота»: некто прав, восстание право, новая разумность восстает против реакционеров. Дело в том, что посредством этого слова, говорится о трех вещах, и эта троичность составляет одно целое.

1. Правильно восставать против реакционеров не означает в первую очередь, что «некто должен восстать против реакционеров», но скорее что «некто восстает против реакционеров» – это факт и этот факт и есть причина (reason). Предложение говорит: примат практики. Восстание не ждет своей разумности, оно то, что всегда уже здесь, по какой-либо возможной причине. Марксизм просто говорит: восстание – это причина, восстание – это предмет (subject). Марксизм резюмирует мудрость восстания. Зачем писать «Капитал», сотни страниц скрупулезных подробностей, трудоемкого осмысления, тома диалектики часто на грани постижения? Потому что лишь это отвечает глубокой мудрости восстания.

Историческая частота и упорство восстаний предшествуют марксизму, сосредотачивая условия и необходимость его появления; ибо они прививают убеждение, что кроме особых поводов (causes), вызывающих пролетарские восстания, существует еще и глубокая причина (reason), которую невозможно вырвать с корнем. «Капитал» Маркса – это систематизация, в терминах всеобщей разумности/причины (reason), полученного в исторической сумме поводов (causes). Буржуазия, которая познает и признает классовую борьбу, с удовольствием принимает и исследует отдельные поводы для восстания, но лишь затем, чтобы предупредить их возвращение. Однако она игнорирует причину, которую (когда все уже сказано и сделано) пролетариат все равно придерживается, причину, которую не удовлетворит поглощение даже всех поводов и обстоятельств восстания. Труд Маркса позволяет поднять на уровень рефлексии то, что дано, но не столько в исследовании особенности битв, сколько в постоянстве и развитии вложенной в них классовой энергии. Размышления о поводах здесь не достаточно[3]. Причина такого постоянства должна отвечать за свою глубину. Сущность пролетарской позиции не заключается в эпизодах классовой борьбы, а в историческом проекте, которая стягивает их вместе, проекте, чья форма практического существования придается ему неумолимой продолжительностью и последующими этапами пролетарской настойчивости. Вот в чем причина (reason). Лишь ее разъяснение и изображение – одновременно в форме размышлений и директив – воздает  должное движению (которое восстание выводит на свет) классового бытия как явления.

На сегодняшний день лишь маоисты всецело развивают то, что пролетарии делают и доносят до нас через безоговорочный и перманентный характер их восстания. Только так мы можем сказать: да, противоречие антагонистично, да, восстание рабочих, являющееся огнем в средоточии этого противоречия, – это и есть сам разум (reason) истории. «Правильно восставать против реакционеров» означает прежде всего: настойчивые пролетарии правы, все существующие причины (reasons) на их стороне, и много всего прочего кроме того.

2. «Правильно восставать против реакционеров» также означает: восстание будет право, оно будет иметь разумность (reason) на своей стороне. На трибунале истории реакционерам придется изыскивать резоны (reasons), объясняющие все их преступления эксплуатации и угнетения. Настойчивость пролетарского восстания это конечно, – и это первое значение слова «причина/разумность» или «правота», –  объективное, неуничтожимое противоречие, противоставляющее рабочих и буржуа, но это также и практическая уверенность в конечной победе; это стихийная нескончаемо обновляющаяся критика идеи пораженчества рабочих.

То, что положение дел неприемлемо и разделено – это и есть первый резон (reason) для восстания против реакционеров. То, что оно преходящее и обреченное – это второе. Это сам разум (reason), но не с точки зрения мотивации или момента, но с точки зрения будущего. Это сам разум в смысле победы, по ту сторону разумности (reason) в смысле легитимности. Восстание есть мудрость, поскольку оно справедливо, поскольку обосновано в разуме, но и поскольку именно восстание законодательствует о будущем. Марксизм отвергает какую-либо концепцию, основанную просто на оправдании. Пролетариат не просто имеет истинные причины (reasons) для восстания, он обладает победоносными аргументами (reasons). «Разумность» (reason) здесь находится на пересечении революционной легитимности и революционного оптимизма.

Восстание не выносит кантовской моральной максимы: «Ты должен, следовательно, ты можешь». Кроме того, Кант заключил, что действие, которое так регулируется в терминах чистого долженствования, несомненно, никогда не имело места. Мораль – это побежденное предписание. Но восстание рабочих действительно имело место и в марксизме нашло свое место победоносного предписания. Марксистская разумность не есть долженствование, обязанность быть, это утверждение самого бытия, неограниченная сила того, что поднимается, противостоит, противоречит. Это объективная победа народного отказа. Говоря материалистически, разумность рабочих провозглашает: «Ты можешь, следовательно, ты должен».

3. Но «разумность/причина» означает еще и нечто другое – это расколотый сплав первых двух значений. На этот раз «Правильно восставать против реакционеров» означает: восстание может быть усилено осознанием собственной разумности. Утверждение «Правильно восставать против реакционеров» – одновременно развитие зерен внутреннего знания по отношению к самому восстанию и возврат в восстание этого развития. Восстание – которое право, которое имеет смысл (reason) – находит в марксизме средства развития этого разума (reason), удостоверения своей победоносной разумности (reason). То, что позволяет легитимности восстания (первый смысл слова «разумность») соединиться со своей победой (второе значение слова «разумность») – это новый тип сплава между восстанием как практикой, которая всегда здесь, и развитой формы его разумности. Сплав марксизма и реального рабочего движения – это третий смысл слова разумность, т.-е. диалектическая связь, как объективная, так и субъективная, своих первых двух смыслов.

Здесь мы снова сталкиваемся с диалектическим статусом марксистских утверждений, которые все разделены согласно рефлексии и согласно директиве: схватывая, помимо конкретных поводов (causes), разумность/причину классовой энергии. К тому же теория формулирует правило, по которому причина (reason) может превалировать над поводом (cause),  всеобщего (the ensemble) над локальным, стратегии над тактикой. Восстание формулирует свою разумность в практической длительности; но освещенное утверждение этой разумности/причины порывает с повторяющимся правилом, управляющим этой длительностью. Восстание вооружает само себя собственной разумностью/причиной вместо того, чтобы просто развертывать ее. Оно сосредотачивает ее рациональное качество: оно организует свою разумность/причину и определяет инструменты победы.

Знание, что правота восставать против реакционеров, придавая (теоретическую) разумность (reason) этой (практической) причине (reason), позволяет поставить на равный уровень субъект (организацию, проект) и объект (классовая борьба, восстание). «Разумность», которая изначально озвучила революционную легитимность и оптимизм, теперь говорит об осознании и овладении истории.

С. Разумность как противоречие

«Правильно восставать против реакционеров» это действительно сентенция, говорящая всё об историческом движении, ибо озвучивает его энергию, смысл и орудие. Его энергия это классовая борьба, объективная, внутренне присущая восстанию рациональность. Его смысл – неминуемый коллапс мира эксплуатации и угнетения, т.-е. коммунистическая разумность. Орудие – возможное направление отношения, внутри истории, между энергией и смыслом, между классовой борьбой (которая всегда и везде является двигателем истории) и коммунистическим проектом (который всегда и везде является ценностью, создаваемой восстанием угнетенных). Орудие – это разумность, ставшая субъектом, это – партия.

«Правильно восставать против реакционеров» выражает все это, потому что говорит о классовой борьбе и первичности практики, коммунизме и отмирании государства, партии и диктатуре пролетариата. Предложение выражает всеобщий разум, что означает разум разделенный, согласно категориям субъективного и объективного, реального и проекта, конечного пункта и стадий. И мы можем видеть, каким образом всеобщий разум является противоречием: невозможно быть правым, иметь разум одному и для себя. Некто прав, некто имеет разум против реакционеров. Некто всегда прав против реакционеров, «против реакционеров» – внутреннее условие истинного. Вот почему к тому же предложение Мао Цзедуна суммирует марксизм; оно говорит: любой разум противоречит. «Истинные идеи возникают в борьбе против ложных идей», разум выкован в восстании против неразума, того, что китайцы неизменно называют «реакционными нелепостями».

Каждая истина утверждает себя в разрушении нонсенса. Каждая истинна по сути есть разрушение. Все, что просто консервирует, есть просто ложным. Поле марксистского знания это всегда поле руин.

Предложение Мао Цзедуна проговаривает нам целую диалектику: классовая сущность восстания лежит в борьбе до смерти противоположностей. Истина существует только в процессе разделения. Теория противоречий полностью включена в историческую мудрость восставших. Вот почему диалектика существовала всегда, как и восстания. Диалектика философски сосредотачивает концепцию мира угнетенных, которые поднимаются против существующего мира и желают (will) его радикального преобразования. Вот почему это вечная философская тенденция, беспрестанно противопоставляющая себя консервативному метафизическому угнетению: «Через всю историю человеческого знания существовало две концепции относительно закона развития мира: метафизическая концепция и диалектическая концепция, которые формируют две противоположные мировоззрения» (Мао Цзедун, «Относительно противоречия»).

Всегда стоит вопрос о продолжении диалектики, продолжении ее против метафизики, что означает: придавать смысл (reason) восстающим, говорить, что они правы. Сегодня – придавать смысл истинному марксизму против ложного. Маоистам против ревизионистов.

Главная  неомарксизм